Неточные совпадения
Я взошел
в хату: две лавки и стол, да огромный сундук возле
печи составляли всю ее мебель. На стене ни одного образа — дурной знак!
В разбитое стекло врывался морской ветер. Я вытащил из чемодана восковой огарок и, засветив его, стал раскладывать вещи,
поставив в угол шашку и ружье, пистолеты положил на стол, разостлал бурку на лавке, казак свою на другой; через десять минут он захрапел, но я не мог заснуть: передо мной во мраке все вертелся мальчик с белыми глазами.
— Милушкин, кирпичник! мог
поставить печь в каком угодно доме. Максим Телятников, сапожник: что шилом кольнет, то и сапоги, что сапоги, то и спасибо, и хоть бы
в рот хмельного. А Еремей Сорокоплёхин! да этот мужик один станет за всех,
в Москве торговал, одного оброку приносил по пятисот рублей. Ведь вот какой народ! Это не то, что вам продаст какой-нибудь Плюшкин.
Райский увел Козлова
в старый дом, посмотреть его комнату, куда бабушка велела
поставить ему кровать и на ночь вытопить
печь и тотчас же вставить рамы.
Нехлюдов посидел несколько времени с стариком, который рассказал ему про себя, что он печник, 53 года работает и склал на своем веку
печей что и счету нет, а теперь собирается отдохнуть, да всё некогда. Был вот
в городе,
поставил ребят на дело, а теперь едет
в деревню домашних проведать. Выслушав рассказ старика, Нехлюдов встал и пошел на то место, которое берег для него Тарас.
Поставив курицу
в печь, она идет
в другой кабак, там заседают патриоты: какой-нибудь гражданин — Муций Сцевола, ликворист, и гражданин — Брут, Тимолеон — портной.
В начале зимы его перевезли
в Лефортовский гошпиталь; оказалось, что
в больнице не было ни одной пустой секретной арестантской комнаты; за такой безделицей останавливаться не стоило: нашелся какой-то отгороженный угол без
печи, — положили больного
в эту южную веранду и
поставили к нему часового. Какова была температура зимой
в каменном чулане, можно понять из того, что часовой ночью до того изнемог от стужи, что пошел
в коридор погреться к
печи, прося Сатина не говорить об этом дежурному.
Когда весь табак перетрется со смесью, его вспрыскивать оставшимся одним золотником розового масла и перемешивать руками. Затем насыпать
в бутылки; насыпав
в бутылки табак, закубрить его пробкой и завязать пузырем,
поставить их на
печь дней на пять или на шесть, а на ночь
в печку
ставить, класть их надо
в лежачем положении. И табак готов».
Поставив чугуны
в огонь, Григорий влез ко мне на
печь и, вынув из кармана глиняную трубку, показал мне ее.
Виктор обращался с матерью грубо, насмешливо. Он был очень прожорлив, всегда голодал. По воскресеньям мать
пекла оладьи и всегда прятала несколько штук
в горшок,
ставя его под диван, на котором я спал; приходя от обедни, Виктор доставал горшок и ворчал...
По утрам кухарка, женщина больная и сердитая, будила меня на час раньше, чем его; я чистил обувь и платье хозяев, приказчика, Саши,
ставил самовар, приносил дров для всех
печей, чистил судки для обеда. Придя
в магазин, подметал пол, стирал пыль, готовил чай, разносил покупателям товар, ходил домой за обедом; мою должность у двери
в это время исполнял Саша и, находя, что это унижает его достоинство, ругал меня...
Все сели за стол, на который Анна и снохи ее поспешили
поставить все, что было только
в печи.
Она вынула из
печи хлеба,
поставила перед ним горшок снятого молока, и он с жадностью кинулся на предлагаемую пищу…
в эту минуту он забыл всё: долг, любовь, отца, Ольгу, всё, что не касалось до этого благодатного молока и хлеба.
Просыпаясь гораздо раньше дам, я
в халате отправлялся
в пекарную избу и, садясь за безукоризненно белый стол, смотрел
в устье
печи, где для меня перед огнем кипели два поливенных кувшинчика: один с кофеем, а другой со сливками. Накрывала салфетку и
ставила передо мною кипящие кувшинчики пожилая экономка…
Выклянчил Титов кусок земли, — управляющему Лосева покланялся, — дали ему хорошее местечко за экономией; начал он строить избу для нас, а я — всё нажимаю, жульничаю. Дело идёт быстро, домик строится, блестит на солнце, как золотая коробочка для Ольги. Вот уже под крышу подвели его, надо
печь ставить, к осени и жить
в нём можно бы.
Ильич во мгновение ока перекатился два раза и спрятался
в углу
печи, так что распугал всех тараканов. Староста бросил ложку и побежал к Илье. Дутлов медленно
поставил фонарь, распоясался, пощелкивая языком, покачал головой и подошел к Илье, который уж возился с старостой и дворником, не пускавшими его к окну. Они поймали его за руки и держали, казалось, крепко; но как только Илья увидел дядю с кушаком, силы его удесятерились, он вырвался и, закатив глаза, подступил с сжатыми кулаками к Дутлову.
Он встал и вышел; Акулина же взяла корыто,
поставила на лавку, налила воды из ведер, стоявших у двери, и из горячего котла
в печи, засучила рукава и попробовала воду.
Стоя у другого конца стола, я укладываю готовые крендели на лубки, мальчишки берут у меня полный лубок и бегут к варщику, он сбрасывает сырое тесто
в кипящий котел, через минуту вычерпывает их оттуда медным ковшом
в длинное медное же и луженое корыто, снова укладывает на лубки скользкие, жгучие кусочки теста, пекарь сушит их,
ставя на шесток, складывает на лопату, ловко швыряет
в печь, а оттуда они являются уже румяными, — готовы!
Спустив ноги
в приямок, он грузно шлепнулся на пол,
поставил графин рядом с собою и наклонился, заглядывая
в печь.
Уборные для мужчин и дам были тоже приготовлены: кавалерам
в холодном чулане, для согревания которого Дилетаев предполагал
в день представления
поставить три самовара; а для дам —
в соседней сторожке, которую по этому случаю оклеили обоями, а находящуюся
в ней русскую
печь заставили ширмами.
И наконец замолчала совсем и молча, с дикой покорностью совалась из угла
в угол, перенося с места на место одну и ту же вещь,
ставя ее, снова беря — бессильная и
в начавшемся бреду оторваться от печки. Дети были на огороде, пускали змея, и, когда мальчишка Петька пришел домой за куском хлеба, мать его, молчаливая и дикая, засовывала
в потухшую
печь разные вещи: башмаки, ватную рваную кофту, Петькин картуз. Сперва мальчик засмеялся, а потом увидел лицо матери и с криком побежал на улицу.
Просфорня-вдовица «благовещенских просвир»
печь не могла, потому что она была старушка слабенькая и вымесить
в деже большой раствор была не
в состоянии. А потому она ездила только собирать на просвиры и приходила с печатью их «знаменить», но
ставила их и выделывала Аллилуева жена.
Избу поновил, два новых венца под нее подвел, проконопатил, покрыл новым тесом, переложил
печи, ухитил двор, холостые строенья кои исправил, кои заново
поставил, словом — все
в такой привел вид, что чистый, просторный чубаловский дом опять стал лучшим по деревне и по всей окольности.
Агафья тем временем всунула руки и голову
в печь, вытащила из нее горшок с ячменной кашицей, приправленной чесноком и свиным салом. Савелий достал с полки ковригу ржаного хлеба, толокно, и все это они
поставили с поклоном перед своими гостями.
Он видел, как она развела
в печи огонь, как
поставила на уголья горшок с водою, как начала
в него бросать какие-то снадобья, приговаривая вполголоса странные, дикие для слуха слова.
И тогда начали лезть
в Перегуды жиды и католики с тем, чтобы им тут купить места и
поставить себе домы на базаре; а потом, разумеется, они уж начнут столы стругать, штаны шить да сапоги, и шапки ладить, да
печь бублики, и играть
в шинке на скрипицах, и доведут Перегуды до того, что все здешние христиане чисто перепьются и перебьют трезвым жидам их носатые морды, а тогда за них, пожалуй, потребуется ответ, как будто и за заправских людей.
«Видев это, старец пал на землю и испросил у Бога прощение», но если бы он
поставил мясо не на
печь, а
в печь, то кто знает, как могла погибнуть его душа…